Самооценка и смирение

    

Обратившись ко взглядам психологии на нормы самооценки, мы узнаем, что психически здоровый человек всегда оценивает свои способности немного «выше среднего». С точки зрения психологии, это является необходимым признаком здоровой психики, поэтому так и называется – здоровая самооценка. О необходимости соблюдения этого условия нам приходилось слышать и от православных психологов. На вопрос о том, как же это условие согласовать с необходимой для нашего спасения добродетелью смирения, они лишь недоуменно разводили руками. Заниженная самооценка влечет за собой шлейф из комплексов неполноценности, депрессивные состояния и, как следствие, психические отклонения, алкоголизм, наркоманию и суицид.

Но как принять это положение, будучи православным человеком? Ведь согласно святым отцам, без смиренномудрия остается недостижимой не только святость, но и спасение вообще. Именно смирение является необходимым основанием христианского совершенства, так что, по выражению преподобного Амвросия Оптинского, христианское совершенствование есть, прежде всего, совершенствование в смирении, «то есть в том, чтобы считать себя в чувстве сердца хуже и ниже всех людей»^[1]. О том же учат все святые отцы, согласно которым для спасения необходимо уничижение, заключающееся в том, чтобы «быть ниже бессловесных»^[2].

Святые – это образцовые люди и в смысле психического здоровья

Получается, что, с точки зрения психологии, любой христианский святой, да и просто христианин, стремящийся к духовному совершенству, является психически нездоровым. Для верующего человека это положение неприемлемо. Конечно, здесь можно вспомнить призыв апостола Павла: «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1 Кор. 3: 18–19). Но всё же у апостола идет речь о выборе между жизнью по Евангелию и по законам падшего мира, а не о психическом здоровье. Что же касается психики, то святые – это образцовые люди и в смысле психического здоровья. С православной точки зрения, все мы в той или иной степени душевнобольные, и лишь приближение к Богу, а, следовательно, и к святости несет душевное оздоровление. Известно, например, что один психиатр отзывался об отце Иоанне Кронштадтском как о психически абсолютно здоровом человеке.

Православное решение этой проблемы можно представить следующим образом.

Для человека в обычном состоянии, которое в святоотеческой терминологии называется нижеестественным, но большинством из нас воспринимается как естественное, является нормой стремление к комфорту, покою, гарантиям. С психологической точки зрения некая умеренная положительная самооценка является наиболее комфортной. С одной стороны, я не ангел и не идеал, что тоже не слишком комфортно и довольно обременительно, поскольку ответственно, с другой – я лучше многих явно порочных людей. Такая самооценка дает человеку чувство уверенности в себе, возможность с оптимизмом смотреть на жизнь, строить планы и т.д. И наоборот, заниженная самооценка ведет к потере радости и смысла жизни, ко всем отрицательным последствиям, о которых было упомянуто выше.

На первый взгляд, христианская установка на смирение должна напрямую вести к следствиям такого рода. Да и как, казалось бы, может быть иначе? Если ты считаешь себя «в чувстве сердца хуже и ниже всех людей» и ставишь «ниже бессловесных», признаешь себя по своим грехам достойным всяческих наказаний и вечных мук или даже, как известный сапожник из Александрии, полагаешь, что «все спасутся, один я погибну», то чего можно от тебя ожидать, кроме пребывания в состоянии глубокой депрессии?

Тем не менее в христианах, и прежде всего в лучших из них, мы этого как раз и не находим. Они полны энергии, бодры и не только радостны сами, но способны утешить и зарядить своей радостью других.

Объяснение этому можно найти в продолжении приведенной выше святоотеческой фразы, а именно: уничижение заключается в том, чтобы «быть ниже бессловесных и знать, что они неподсудны»^[3]. Эту фразу можно растолковать следующим образом: «По своей греховной жизни я пал ниже скотов, но, поскольку скоты не подлежат суду Божию, я надеюсь, что Господь по Своему милосердию не осудит и меня ничтожного».

Вера в милосердного и любящего Бога держит “на плаву”, не дает раствориться в бездне отчаяния при виде своей греховности

Вера в милосердного и любящего Бога и Отца держит человека «на плаву», не дает ему раствориться в бездне отчаяния, разверзающейся в душе от созерцания собственной греховности.

Этот рецепт духовного роста (то есть видение своих грехов и надежда на спасение лишь по Божией милости) универсален, и его придерживались все православные святые. Вышеупомянутый Оптинский старец Амвросий, при том что полагал христианское совершенствование как возрастание в смирении, на вопрос: «Как жить?» – давал вполне жизнерадостный ответ: «Жить – не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать, и всем мое почтение»^[4].

Тот же смысл мы находим в Божественном ответе на мольбу почти уже отчаявшегося в надежде на Божие снисхождение преподобного Силуана Афонского: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся»^[5].

Покаяние, «печаль по Бозе», плачь о своих грехах являются необходимым «фоном» жизни христианина. Познание своих грехов и страстей святые отцы объявляли выше многих добродетелей, выше дара чудотворения и способности видеть ангелов. «Восчувствовавший грехи свои, – писал преподобный Исаак Сирин, – лучше того, кто молитвою своею воскрешает мертвых… Кто один час провел, воздыхая о душе своей, тот лучше доставляющего пользу миру своим лицезрением. Кто сподобился видеть самого себя, тот выше сподобившихся видеть ангелов»^[6].

Основная трудность здесь заключается в том, что видение своих грехов не является лишь неким интеллектуальным актом, только признанием своей греховности. Видение грехов влечет за собой мучительное и даже, выражаясь современным языком, шоковое состояние, в которое входит человек, когда Господь открывает ему явным образом, по выражению святителя Филарета (Дроздова), «бездну его собственного ничтожества»^[7]. Без живой веры в Бога, без Божественной помощи эти состояния невыносимы для человека, и прежде всего для человеческой психики.

То есть самоуничижение и самоосуждение не только мучительны, но и гибельны для человека, если не уравновешены верой и надеждой на безграничное Божие милосердие. Человеку, пережившему испытание осознанием собственной ничтожности, это испытание, по слову апостола, «доставляет мирный плод праведности» (Евр. 12: 11). Но для человека, не имеющего искренней веры, оно губительно. Надо думать, что Господь и не открывает нам нашей греховности прежде всего по причине слабости нашей веры, а когда открывает, то делает это постепенно, чтобы печальная картина истинного состояния наших душ не бросила нас в пучину отчаяния.

Святитель Николай Сербский так писал об этом: «Покаяние есть боль от самообмана, которым грешный человек долго себя убаюкивал, долго-предолго, а именно – до того момента, пока не почувствовал боль от самообмана. Но сама эта боль ведет к отчаянию и самоубийству, если с нею не связан стыд и страх Божий. Лишь тогда эта боль от самообмана не гибельна, но целительна»^[8].

Если мы посмотрим внимательно на свои привычные жизненные реакции, то в подавляющем большинстве случаев будем вынуждены со скорбью признать, что в стандартных ситуациях мы привыкли убегать в комфортную нишу собственной положительности. Это является своего рода защитной реакцией нашей психики на внешние раздражители. Что бы с нами ни произошло и что бы мы ни сделали, главной нашей задачей остается сохранение чувства внутреннего комфорта, чувства собственной «хорошести». Поэтому первой нашей реакцией в любых непростых ситуациях является попытка самооправдания: «Это не я», – или: «Я не виноват», – или: «Я это сделал, потому что…» – и дальше обыкновенно излагается цепь событий, приведших к неприятным последствиям или даже ко греховному поступку. Цель же этого изложения проста: показать свою невиновность или хотя бы то, что иначе поступить было невозможно.

Все эти дурные наклонности являются следствием той самой «здоровой самооценки», которая представляется образцом в психологии. Если я человек хороший, что называется, по определению, то, следовательно, я и поступаю хорошо. Если же факты говорят об обратном, то следует эти факты так истолковать, чтобы не потерять своего привычного «лица» или просто вычеркнуть из памяти.

К сожалению, нередко наше обращение к Богу не влечет за собой изменения этой привычной реакции на события. В этом случае мы даже в молитве, благодарении и славословии Бога остаемся на ступени всё той же «здоровой самооценки», как это описывается в евангельской притче о мытаре и фарисее. Ведь фарисей – это не какое-то невиданное заморское чудовище. Фарисей – это каждый из нас, превозносящийся своими действительными или мнимыми добродетелями и старающийся оправдать себя в любой ситуации.

“Отца Фарисея? – переспросил он и широким жестом указал: – Да вот, пожалуйста, любого выбирай!”

В Оптиной пустыни передается из уст в уста следующий случай. Одной старушке паломнице нужен был эконом монастыря отец Досифей. Увидев у ворот монастыря Оптинского благочинного, она обратилась к нему со своим вопросом, но, несколько спутавшись, изменила имя искомого отца: «Как мне найти отца Фарисея?» – обратилась она к благочинному. «Отца Фарисея? – переспросил тот и, не растерявшись, тут же широким жестом указал в направлении группы стоящих рядом монахов: – Да вот, пожалуйста, любого выбирай!»

Получается, к сожалению, что фарисейство – это обычное наше состояние, и борьба с ним чрезвычайно тяжела ввиду того, что является борьбой с самим собой, со стремлениями нашей падшей природы, которые на бытийном уровне воспринимаются нами как жизненно необходимые.

Тем не менее Господь сказал: «Если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное» (Мф. 5: 20). Праведность фарисеев выражается в превозношении своими добродетелями. Праведность христиан заключается в смирении при совершении добродетелей: «Когда исполните всё повеленное вам, говорите: мы рабы, ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать» (Лк. 17: 10).

Впрочем, если сравнивать значение для спасения добродетели и смирения, то смирение способно спасти человека без добрых дел, но добрые дела без смирения не спасут. Преподобный Макарий Оптинский говорил: «Святые отцы учат нас, что без сего сокровища всё наше богатство добродетелей ничтожно; и оно (смирение) одно сильно ходатайствовать о нас ко Господу, без дел, и простит наши согрешения; а дела без него не принесут никакой пользы (Добротолюбие. Каллиста и Игнатия глава 43; Исаак Сирин. Слово 46; святой Иоанн Лествичник. Степень 23)»^[9].

То есть, как бы ни была травматична для нашей психики низкая самооценка, она необходима нам для спасения. В противном случае мы обречены на лишение Небесного Царства вместе с фарисеями. Как нам пережить и сделать привычной эту низкую самооценку, не повредившись психически, – это уже другой вопрос.

И всё же трудность и опасность задачи не умаляют ее необходимости: «Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф. 7: 14). Подвизаясь на пути смирения, мы можем повредить своему здоровью. Но пребывая в состоянии комфортной самооценки, мы непременно погибнем.

Евангелист Лука донес до нас притчу Христову о царе, готовящемся к войне, и о человеке, который планирует построить башню (см.: Лк. 14: 28–32). Каждый из них приводится как пример расчетливости в своем деле. Тем не менее здесь нет выбора в самом действии: «Господь не думает внушать мысль отказаться от намерения: башня должна быть построена, царь должен быть готов к войне. Притчи показывают трудность дела. Трудность превышает человеческие силы… Выхода нет. По человечеству. Он открыт в любви Божией»^[10].

Господь предупреждает нас: «Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником» (Лк. 14: 33). Но что может быть более трудным для человека, чем отказаться от своего собственного положительного образа, лелеемого в сердце?

Путь самоуничижения нельзя преодолеть человеческими силами, но иного пути спасения не существует

Путь самоуничижения нельзя преодолеть человеческими силами, но иного пути спасения не существует. Поэтому, как бы ни было это тяжело, но «здоровой самооценки» христианину приходится избегать как смертельно опасной болезни.

Что же касается вопроса достижимости человеком состояния смирения, при котором мысли о собственной греховности не парализуют, а, наоборот, прибавляют человеку сил в устремленности к Богу, то здесь нам ничего не остается, как только понадеяться на свидетельство Евангелия: «Человекам это невозможно, но не Богу, ибо всё возможно Богу» (Мк. 10: 27).